Дракон, Обезьяна и прочие-8
Aug. 13th, 2012 09:56 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
jaerraethПод Пусаном к ставке Ли Сын Мана... или о пионерах-героях и сюжетах дамских романов
В один совершенно непрекрасный день посреди корейской войны как таковой и очередной суеты вокруг Пусана в частности, господин дракон, перемолов какой-то вражеский отряд, обратил внимание – естественно, неблагосклонное – на корейского офицера, которому – хорошая лошадь плюс грамотное применение головы - удалось выбраться из окружения. Обратил и приказал одному из своих командиров, Ямаока Шигэкагэ, это упущение – в лице офицера – догнать и ликвидировать. А то непорядок, тут уже все лежат, а он еще бегает.
Ямаока противника честно догнал, а вот с ликвидацией вышли сложности, потому как в процессе не сразу, но все же выяснилось, что оный офицер является девицею и, судя по дальнейшем событиям, девицею очень юной.
Рубить такое Ямаоке показалось как-то неправильным, отпускать – как-то неразумным, да и приказ, поэтому он, недолго думая, приволок добытое господину дракону. Господин дракон уже не стал – как в прошлых случаях - интересоваться, сиротский приют у него тут или нет (полностью автоматизированное производство, сами делаем, сами подбираем), поскольку к этому моменту было ясно, что да, да, приют (у эн вассалов, в том числе, кажется, у смотрителя тех самых лесоплантаций (или садов) в биографии имеется "подобран ребенком в Корее"). И переслал пойманное жене, с пометкой "пристрой это куда-нибудь". Госпожа Мэго-химэ, жена, получив посылочку, решила, что пристраивать это куда бы то ни было для хорошей хозяйки совершенно немыслимо, потому что сначала это нужно дорастить до взрослого состояния, а, достигнув оного состояния, оно несомненно пристроится само. Растить? Если ты хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам. Поэтому кавалерист-девица сделалась воспитанницей госпожи Мэго-химэ... а несколько лет спустя вышла замуж. Полным браком. По любви. За того самого Ямаоку уже не Шигэкагэ, а Шима. Называется поймал. И дальше жили они в удовольствии и согласии до самой смерти Ямаоки в 1626. Имя дома унаследовал их старший внук.
А сама дама умерла при известных обстоятельствах – совершила самоубийство вслед госпоже Мэго-химэ, мирно скончавшейся от старости 21 февраля 1653.
В Японии она, получается, прожила без малого шесть десятков лет.
Коля пишет Оле. Оля пишет Коле
1577 год. Зима. Заметает перевалы. Уэсуги Кэнсин перед тем, как возвращаться домой, зимовать, пишет письмо своему текущему противнику, Ода Нобунага.
"Сингэн мертв. То, что вы бросили Сиро [Такэда Кацуёри] на расправу Иэясу, а сами остались в Адзути, подтверждает, что вы что-то замышляете против меня. В области Киото вы одерживали легкие победы над врагом. Но вам еще предстоит увидеть искусство воинов севера. С вашего позволения, будущей весной я приду на запад с воинами восьми провинций [Этиго, Эттю, Кага, Нота, Хида, Синано, Кодзукэ и Садо] и встречусь с вами пятнадцатого дня третьего месяца. Попытайтесь отнестись ко мне, Кэнсину, иначе, чем к городским бездельникам в кожаных сандалиях". В Киото в то время кожаные сандалии были в моде, вот почему Кэнсин сказал последнюю фразу. Вместе с письмом он отправил в качестве подарка 2000 кусков ткани из Этиго. (здесь и далее цитируется Хироаки Сато "Самураи, истории и легенды". Он, в свою очередь, пользовался "Нихон гайси" и "Коёгункан" - неофициальными хрониками Японии времен сёгуната и военными хрониками провинции Каи.)
Нобунага все это выслушал, в очередной раз удивился – за кого тут этот человек с его датами и вызовами меня принимает? За уличного подростка-делинквента, который услышав такой вызов, сломя голову, кинется доказывать, что он не трус? - и безусловно отнесся к нему иначе. То есть, принялся срочно окапывать и укреплять все, что лежит хорошо, перемещать все, что лежит плохо, обучать дополнительные стрелковые отряды и списываться со всеми своими союзниками – и всеми противниками Кэнсина (что не одно и то же) – вплоть до того самого Такэда Кацуёри, которому только что учинил разгром. (Кацуёри он даже кое-какие свои планы в письме изложил, не вполне соответствовавшие действительности, видимо, исходя из того, что если тот решит присоединиться к банкету и напасть на Кэнсина с тыла, ошибочная информация войскам Такэда не повредит – все равно театр другой, а если отошлет письмо Кэнсину, тоже очень неплохо получится.)
Кампания предстояла неприятная: армия у Уэсуги была исключительно хороша, что люди Ода уже имели случай проверить на себе, к большому своему неудовольствию, а сам Кэнсин в классическом смысле был лучшим полководцем страны. Но Нобунага на то и был Нобунага, чтобы такие вещи его не останавливали. Если до сих пор не существовало способа победить вот такое – значит придумаем.
Гонцу же самого Кэнсина сказал: "Возвращайтесь и передайте правителю Этиго мои слова. У меня, Нобунага, нет причин бороться против него. Случись ему посетить меня, я оставлю свой меч и лишь с веером на бедре поеду встретить его и сопровожу его в Киото. Правитель Эттю - человек справедливости. Я знаю, что он никогда не отнимет у меня земель, за которые я сражался."
Окружающие тихо давятся воздухом и – учитывая всем известные предпочтения князя Ода - пытаются представить себе калибр того "веера". Воображение отказывает.
Услышав послание, Кэнсин засмеялся и сказал: "Нобунага - вероломный воин. Он пытается обезоружить меня льстивыми словами. Я знаю, что в битве при Нагасино он с помощью аркебуз и частоколов одолел Сиро из Каи. В следующем году он обязательно попытается выкинуть что-нибудь подобное и со мной. Я не собираюсь сам ползти в расставленную западню".
И начал действовать очень осторожно, давая, тем самым, противнику время. Чего тот и хотел.
(А вот посмотреть, что произойдет, если эти двое друг на друга вдруг напрыгнут, не получилось – потому что в 1578 Кэнсин умер, не успев начать ту самую кампанию. Говорили, что тут не обошлось без людей Ода, но, кажется, это все-таки была болезнь.)
Техника собственной безопасности
Господин дракон очень плохо переносил спиртное, то есть очень хорошо, то есть катастрофически. Потому что пьянел мгновенно и вдребезги, и от, в целом, следовых количеств – но вот физического выражения это опьянение не получало. Язык не заплетался, координация движений не страдала. Зато все слои и слои сдерживающих механизмов отказывали полностью и сразу. Последствия в данном исполнении можете себе представить сами. Хорошо, если дело обходилось очередным кулинарно-изобретательским запоем (любил и умел готовить и угощать всех подвернувшихся приготовленным, что в те времена для человека его положения было крайне неподобающим хобби), сеансом музицирования на сутки-двое (флейта еще терпимо, а вот барабан-тайко – это уже по классу кулинарии, хотя господину регенту, говорят, нравилось) или какой-нибудь сумасшедшей охотой (социально приемлемо, но шею свернуть могли все) – но он же политикой в этом состоянии пытался заниматься.
Пытался – тут ключевое слово. Потому что собственные политические поползновения в виде нетрезвом раздражали даже самого господина дракона в виде трезвом (всех остальных они просто вгоняли в ужас, потому что в сравнении c - соревнование, кто соберет больше птичьих яиц на вертикальном склоне, выглядело верхом благоразумия). Поэтому ближний круг получил на сей предмет очень четкие распоряжения: (а) приказов, отданных в этом состоянии, по возможности не исполнять (понятно, что может и не получиться); (б) никого важного не подпускать ни при каких обстоятельствах и под любыми предлогами; (в) в случае, если мероприятие происходит на чужой территории и избежать его никак нельзя, позаботиться, чтобы обошлось без неподходящих жертв и разрушений, о правилах вежливости по отношению к вышестоящему для такого случая – забыть.
Окружение старалось исполнять. О случае класса (б) существует история о том, как Датэ пропустил встречу с господином сёгуном, Токугавой Хидэтадой. Свита ссылалась на болезнь, им конечно не очень поверили, но сделали вид, что верят, а на самом деле ближний круг посмотрел на начальство и счел, что проще явным образом солгать сёгуну, чем допустить, чтобы тот – в самом лучшем случае – выслушал все, что господин дракон может сказать, когда его ничто не держит за язык (при том, что он и когда держит-то способен выразиться на сто сорок четыре государственных измены в пределах одной фразы).
А насколько серьезно господин дракон относится к случаям класса (в) выяснилось случайно, когда в процессе какого-то банкета кто-то из сёгунских слуг решил воспользоваться случаем и потихоньку полез посмотреть на знаменитый меч-"седлорез" (прозванный так за то, что однажды в ходе сражения хозяин разрубил им всадника – естественно, одоспешенного – вместе с частью седла) – ну и обнаружил в ножнах бамбуковый заменитель, которым убить конечно тоже можно, но несколько более затруднительно.
Да, а спрашивается, зачем он вообще тогда пил – ну, помимо неизбежных официальных ситуаций (когда как раз старался не пить)? Ответ прост – вкус нравился.
(хронику сёгуната излагает, как обычно, Антрекот)
В один совершенно непрекрасный день посреди корейской войны как таковой и очередной суеты вокруг Пусана в частности, господин дракон, перемолов какой-то вражеский отряд, обратил внимание – естественно, неблагосклонное – на корейского офицера, которому – хорошая лошадь плюс грамотное применение головы - удалось выбраться из окружения. Обратил и приказал одному из своих командиров, Ямаока Шигэкагэ, это упущение – в лице офицера – догнать и ликвидировать. А то непорядок, тут уже все лежат, а он еще бегает.
Ямаока противника честно догнал, а вот с ликвидацией вышли сложности, потому как в процессе не сразу, но все же выяснилось, что оный офицер является девицею и, судя по дальнейшем событиям, девицею очень юной.
Рубить такое Ямаоке показалось как-то неправильным, отпускать – как-то неразумным, да и приказ, поэтому он, недолго думая, приволок добытое господину дракону. Господин дракон уже не стал – как в прошлых случаях - интересоваться, сиротский приют у него тут или нет (полностью автоматизированное производство, сами делаем, сами подбираем), поскольку к этому моменту было ясно, что да, да, приют (у эн вассалов, в том числе, кажется, у смотрителя тех самых лесоплантаций (или садов) в биографии имеется "подобран ребенком в Корее"). И переслал пойманное жене, с пометкой "пристрой это куда-нибудь". Госпожа Мэго-химэ, жена, получив посылочку, решила, что пристраивать это куда бы то ни было для хорошей хозяйки совершенно немыслимо, потому что сначала это нужно дорастить до взрослого состояния, а, достигнув оного состояния, оно несомненно пристроится само. Растить? Если ты хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам. Поэтому кавалерист-девица сделалась воспитанницей госпожи Мэго-химэ... а несколько лет спустя вышла замуж. Полным браком. По любви. За того самого Ямаоку уже не Шигэкагэ, а Шима. Называется поймал. И дальше жили они в удовольствии и согласии до самой смерти Ямаоки в 1626. Имя дома унаследовал их старший внук.
А сама дама умерла при известных обстоятельствах – совершила самоубийство вслед госпоже Мэго-химэ, мирно скончавшейся от старости 21 февраля 1653.
В Японии она, получается, прожила без малого шесть десятков лет.
Коля пишет Оле. Оля пишет Коле
1577 год. Зима. Заметает перевалы. Уэсуги Кэнсин перед тем, как возвращаться домой, зимовать, пишет письмо своему текущему противнику, Ода Нобунага.
"Сингэн мертв. То, что вы бросили Сиро [Такэда Кацуёри] на расправу Иэясу, а сами остались в Адзути, подтверждает, что вы что-то замышляете против меня. В области Киото вы одерживали легкие победы над врагом. Но вам еще предстоит увидеть искусство воинов севера. С вашего позволения, будущей весной я приду на запад с воинами восьми провинций [Этиго, Эттю, Кага, Нота, Хида, Синано, Кодзукэ и Садо] и встречусь с вами пятнадцатого дня третьего месяца. Попытайтесь отнестись ко мне, Кэнсину, иначе, чем к городским бездельникам в кожаных сандалиях". В Киото в то время кожаные сандалии были в моде, вот почему Кэнсин сказал последнюю фразу. Вместе с письмом он отправил в качестве подарка 2000 кусков ткани из Этиго. (здесь и далее цитируется Хироаки Сато "Самураи, истории и легенды". Он, в свою очередь, пользовался "Нихон гайси" и "Коёгункан" - неофициальными хрониками Японии времен сёгуната и военными хрониками провинции Каи.)
Нобунага все это выслушал, в очередной раз удивился – за кого тут этот человек с его датами и вызовами меня принимает? За уличного подростка-делинквента, который услышав такой вызов, сломя голову, кинется доказывать, что он не трус? - и безусловно отнесся к нему иначе. То есть, принялся срочно окапывать и укреплять все, что лежит хорошо, перемещать все, что лежит плохо, обучать дополнительные стрелковые отряды и списываться со всеми своими союзниками – и всеми противниками Кэнсина (что не одно и то же) – вплоть до того самого Такэда Кацуёри, которому только что учинил разгром. (Кацуёри он даже кое-какие свои планы в письме изложил, не вполне соответствовавшие действительности, видимо, исходя из того, что если тот решит присоединиться к банкету и напасть на Кэнсина с тыла, ошибочная информация войскам Такэда не повредит – все равно театр другой, а если отошлет письмо Кэнсину, тоже очень неплохо получится.)
Кампания предстояла неприятная: армия у Уэсуги была исключительно хороша, что люди Ода уже имели случай проверить на себе, к большому своему неудовольствию, а сам Кэнсин в классическом смысле был лучшим полководцем страны. Но Нобунага на то и был Нобунага, чтобы такие вещи его не останавливали. Если до сих пор не существовало способа победить вот такое – значит придумаем.
Гонцу же самого Кэнсина сказал: "Возвращайтесь и передайте правителю Этиго мои слова. У меня, Нобунага, нет причин бороться против него. Случись ему посетить меня, я оставлю свой меч и лишь с веером на бедре поеду встретить его и сопровожу его в Киото. Правитель Эттю - человек справедливости. Я знаю, что он никогда не отнимет у меня земель, за которые я сражался."
Окружающие тихо давятся воздухом и – учитывая всем известные предпочтения князя Ода - пытаются представить себе калибр того "веера". Воображение отказывает.
Услышав послание, Кэнсин засмеялся и сказал: "Нобунага - вероломный воин. Он пытается обезоружить меня льстивыми словами. Я знаю, что в битве при Нагасино он с помощью аркебуз и частоколов одолел Сиро из Каи. В следующем году он обязательно попытается выкинуть что-нибудь подобное и со мной. Я не собираюсь сам ползти в расставленную западню".
И начал действовать очень осторожно, давая, тем самым, противнику время. Чего тот и хотел.
(А вот посмотреть, что произойдет, если эти двое друг на друга вдруг напрыгнут, не получилось – потому что в 1578 Кэнсин умер, не успев начать ту самую кампанию. Говорили, что тут не обошлось без людей Ода, но, кажется, это все-таки была болезнь.)
Техника собственной безопасности
Господин дракон очень плохо переносил спиртное, то есть очень хорошо, то есть катастрофически. Потому что пьянел мгновенно и вдребезги, и от, в целом, следовых количеств – но вот физического выражения это опьянение не получало. Язык не заплетался, координация движений не страдала. Зато все слои и слои сдерживающих механизмов отказывали полностью и сразу. Последствия в данном исполнении можете себе представить сами. Хорошо, если дело обходилось очередным кулинарно-изобретательским запоем (любил и умел готовить и угощать всех подвернувшихся приготовленным, что в те времена для человека его положения было крайне неподобающим хобби), сеансом музицирования на сутки-двое (флейта еще терпимо, а вот барабан-тайко – это уже по классу кулинарии, хотя господину регенту, говорят, нравилось) или какой-нибудь сумасшедшей охотой (социально приемлемо, но шею свернуть могли все) – но он же политикой в этом состоянии пытался заниматься.
Пытался – тут ключевое слово. Потому что собственные политические поползновения в виде нетрезвом раздражали даже самого господина дракона в виде трезвом (всех остальных они просто вгоняли в ужас, потому что в сравнении c - соревнование, кто соберет больше птичьих яиц на вертикальном склоне, выглядело верхом благоразумия). Поэтому ближний круг получил на сей предмет очень четкие распоряжения: (а) приказов, отданных в этом состоянии, по возможности не исполнять (понятно, что может и не получиться); (б) никого важного не подпускать ни при каких обстоятельствах и под любыми предлогами; (в) в случае, если мероприятие происходит на чужой территории и избежать его никак нельзя, позаботиться, чтобы обошлось без неподходящих жертв и разрушений, о правилах вежливости по отношению к вышестоящему для такого случая – забыть.
Окружение старалось исполнять. О случае класса (б) существует история о том, как Датэ пропустил встречу с господином сёгуном, Токугавой Хидэтадой. Свита ссылалась на болезнь, им конечно не очень поверили, но сделали вид, что верят, а на самом деле ближний круг посмотрел на начальство и счел, что проще явным образом солгать сёгуну, чем допустить, чтобы тот – в самом лучшем случае – выслушал все, что господин дракон может сказать, когда его ничто не держит за язык (при том, что он и когда держит-то способен выразиться на сто сорок четыре государственных измены в пределах одной фразы).
А насколько серьезно господин дракон относится к случаям класса (в) выяснилось случайно, когда в процессе какого-то банкета кто-то из сёгунских слуг решил воспользоваться случаем и потихоньку полез посмотреть на знаменитый меч-"седлорез" (прозванный так за то, что однажды в ходе сражения хозяин разрубил им всадника – естественно, одоспешенного – вместе с частью седла) – ну и обнаружил в ножнах бамбуковый заменитель, которым убить конечно тоже можно, но несколько более затруднительно.
Да, а спрашивается, зачем он вообще тогда пил – ну, помимо неизбежных официальных ситуаций (когда как раз старался не пить)? Ответ прост – вкус нравился.
(хронику сёгуната излагает, как обычно, Антрекот)
